Читать «Царевна-лягушка»

Старая сказка на новый лад

Послушать сказку добрую
Про чудеса и странствия,
Про смерть, любовь и подвиги
Все любят: стар и млад.
Там звери говорящие,
А девицы красивые,
И молодцы все добрые
Недобрых победят.

А эта сказка, солнышко,
О детях и родителях:
Как из непонимания
Рождается вражда,
И нет ее безжалостней,
Когда они волшебники,
Рубцы, что в ней получены,
На сердце навсегда.

Часть первая. Царь

Давным-давно на западе,
А, может быть, на севере,
На юге вряд ли – кажется,
На средней широте
Лежало царство скромное:
Не малое, не крупное,
Не пышное, не нищее.
Там правил без затей,

Пусть без деяний доблестных,
Но без особых гадостей
Царь Емельян по прозвищу
Емеля-дурачок.
Царем-то стал нечаянно –
По щучьему велению!
А был он по рождению
Обычный мужичок.

С соседями не ссорился,
Но и не хороводился,
Лень-матушку лишь жаловал –
С печи так и не слез.
Его жена-красавица
Давно пропала без вести,
И жил он в одиночестве –
Трех сыновей отец.

Сначала он горюнился
И рвал на себе волосы,
Но нянька Пантелеевна
Сказала: «Нарастут.
Все раны зарубцуются.
На свете нет случайностей,
Кто нужен нам, останется,
Ненужные уйдут».

Ни подвигами ратными,
Ни гульбищами-стрельбищами,
Ни царскими забавами
С мечом или мячом,
Ни скачками на лошади,
Ни играми-театрами,
Охотой иль рыбалкою
Царь не был увлечен.

Но скучно ему не было:
С утра молился, завтракал,
Потом бранился с челядью,
На печке отдыхал,
Бренчал на балалаечке,
Обедал с приближенными
И слушал донесения.
После обеда спал.

Проснувшись, он чаевничал
Со странниками разными.
Любил былины, сказочки
И песни гусляров.
Калики перехожие,
Скитальцы, богомолицы –
Все знали: у Емелюшки
Найдут и стол, и кров.

Послушав байки, новости,
Вопрос один-единственный
Всегда в конце царь-батюшка
Каликам задавал –
Ведь слухами да сплетнями,
Известно, земля полнится –
Быть может, о жене его
Хоть кто-то да слыхал?

Рассказывали разное:
Царицу, мол, похитили
Разбойники, кочевники,
Кащей, Горыныч-змей…
Всяк раз царь шел на выручку,
Но только до околицы:
Ну, как ему сиротами
Оставить сыновей?

Шли годы. Дети выросли,
Красивые и статные,
Обучены военному
Искусству и письму…
Пора жениться. Горестно
Царь перерыл сокровища,
И, отобрав безделицы
В парчовую суму,

Он отрядил посвататься
К соседним королевичнам
Послов самых осанистых
В ремнях через плечо,
В наградах с самоцветами.
Проездив долго-коротко ль,
Послы вернулись кислыми
И выдали отчет.

Царь-батюшка, их слушая,
Краснел, сопел и сплевывал,
Сучил ногами… К вечеру
Детей позвать решил.
Сменив рубаху грязную
На праздничную красную
И лихо шапку царскую
На ухо заломив,

С такою речью выступил:
«Сынки мои любимые!
У нас, царей, так принято:
Жениться по любви,
Но соблюсти традиции.
Я долг отцовский выполнил:
Невест по чину выискал.
А вышло… се ля ви:

Царевна та, что с севера,
Сидит в высоком тереме.
Уже лет пять геройского
Ждет принца на коне,
Который сможет выхватить
Платок у ней. Скаженного
Народу покалечилось –
Почти как на войне.

Крик, гам, столпотворение,
Ни деревца, ни кустика,
Ни травки. С утра до ночи –
Пылища, и к тому ж
Разорены селения…
А ей плевать – упертая!
Такое впечатление,
Ей нужен конь, не муж.

Другую, видно, сглазили:
Все время плачет бедная.
Ни лекари, ни знахари,
Ни поп не исцелил.
Ее отец с отчаянья
Отдаст любому встречному,
Хоть голодранцу вшивому,
Но чтоб развеселил.

Там женихов тьма тьмущая –
Все скоморохи, ерники –
Кто с куклами, кто с бубнами
Ей делают смешно.
Зазря! Сидит, как мумия!
Была б моею дочкою,
Я б выдрал хорошенечко,
Уверен – все прошло б!

На западе красавица
Вдобавок еще умная:
На три вопроса каверзных
Ей надобен ответ.
Мол, с дураками скучно ей.
Вот так и развлекается:
Кто не ответил – голову
Долой. Ученье – свет,

А дур ученых – тьма уже!
Нет хуже стервы, верящей,
Что казнь не экзекуция –
Естественный отбор.
И пусть мужик я лапотник,
Но за свободу выбора!
Вы что предпочитаете:
Топор или позор?

Молчите? Ну и правильно.
На перепутье выйдете,
Калены стрелы пустите,
И там, где упадут,
Найдете ваших суженых.
На свете нет случайностей,
Кто нужен нам, останется,
Ненужные уйдут».

Часть вторая. Царевна

Так сыновья и сделали:
Пошли и стрелы звонкие
Во все три направления
Пустили на авось.
Влетела стрела старшего
Во двор боярской дочери,
Второго – в дом купеческий…
Искать их не пришлось.

Молва распространяется
Быстрей бурана снежного:
Нежданно и негаданно
Царевич в женихах!
Встречали с распростертыми,
С поклоном, с придыханием,
И стрелы красны девицы
Несли на рушниках.

У младшего царевича
По имени Иванушка
Не все так просто ладилось…
Что, впрочем, как всегда.
Три дня стрелу разыскивал,
Когда нашел, как вкопанный
Стал, думая, провалится
Сквозь землю от стыда.

У озера, заросшего
Осокой и кувшинками,
На дереве поваленном
Сидела у стрелы
Не навка, не русалочка
И даже не кикимора –
Лягушка, жаба мерзкая…
А глазки веселы!

И голосом насмешливым
Сказала: «Здравствуй, молодец!
Вот ты какой, назначенный
Лягушке в женихи!
Хорош, придраться не к чему!
Ну что ж, стрелу вытаскивай,
Бери меня за пазуху
И к батюшке неси».

Иван в ответ: «Ну, помнится
Семейное предание
Про щуку говорящую
И разны чудеса,
Но чтоб жениться! К осени
Родятся головастики?
Да засмеют, затюкают
И царство, и отца!»

«Судьба такая! – молвила
Лягушка нежным голосом, –
Но если не откажешься,
Все будет хорошо!»
Поверил ей Иванушка,
Имел он сердце мягкое,
И вскоре вместе с суженой
Он во дворец пришел.

«Ну, наконец-то», – радостно
Все кинулись в объятия.
Потом смеялись, плакали
И пили до утра…
В сердцах хотел царь-батюшка
В окно лягушку выкинуть.
Кричал, что не считается…
Что это не игра…

Что свадьбы он не вынесет…
Лишит наследства царского…
Не даст благословения…
Что только через труп…
А сын твердил настойчиво:
«На свете нет случайностей,
Кто нужен нам, останется,
Ненужные уйдут».

Царь, скрепя сердце, выдавил:
«Тогда даю задание!
Не сможет его выполнить –
Суп из нее сварю.
Пускай невесты к завтраму
Хлеб испекут-состряпают,
И кто хозяйка лучшая,
Я поутру сравню».

Иван-царевич выскочил
С лягушкой, как ошпаренный,
Пришел домой и голову
На руки уронил.
«Ну, не грусти, Иванушка, –
Она сказала ласково, –
Все утром образуется,
Иди ложись, усни».

Иван ее послушался,
Лег спать. А в полночь лунную
Лягушка оземь хлопнулась,
Проговорив: «Оп-ля!»
И превратилась в девицу
Красы неописуемой,
В перстнях, монистах, кружеве,
Шелках и соболях.

Царевна! Без сомнения…
Раскрыв окно и выглянув,
Она в ладоши хлопнула
И, звездной пыли горсть
Поймавши, в миску кинула.
Сваляла тесто, шлепнула
И у печи поставила.
Когда же поднялось,

Еще туда и плюнула!
Потом она добавила
Чешуйки с крыльев бабочки,
С улитки перламутр…
Взяла у мышки семечки,
Орешки дали белочки,
И напоследок клюковку
Принес ей майский жук.

Наутро диво-дивное
Проснувшийся от запаха
Чудесного Иванушка
Увидел на шестке.
Покрытый весь узорами
И хитростями разными,
Украшенный присыпками,
Лежал на рушнике

Хлеб красоты невиданной.
«Ай да лягушка, умница!»
Иван-царевич радостный
Примчался во дворец.
Там ждали с нетерпением,
Чтобы начать трапезничать.
Нахмурившись, царь вымолвил:
«Явился наконец!

Судить буду по-честному:
Хлеб подадут инкогнито.
Иди, свою лепешечку
На кухню отнеси.
Сварганил сам, наверное?
Или купил у пекаря?»
Все прыснули и замерли:
На блюдах хлеб внесли.

С лицом серьезным батюшка
От всех хлебов попробовал
И повара французского
Хотел казнить сперва.
«Вот как месье продажное
Умеет печь фактически!
А у меня на завтраки
Такая вот ботва!

На псарню! Нет! Вот эти два
Скормить тотчас предателю».
Тут старший сын как вскинется:
«Так он его и пек!»
И средний сын покаялся:
«Прощенья просим, батюшка!
Мне тоже для надежности
Хлеб продал ваш Жакоб».

«Так значит третий хлебушек,
Что жаль крушить, разламывать,
Что есть только по праздникам,
Лягушка испекла?
А я решил – французишка:
Так вкусно и изысканно
У нас никто не сделает!
Иван, твоя взяла!

И все ж для закрепления
Второе дам задание:
Пусть ваши рукодельницы
Рубашки мне сошьют.
С утра добро пожаловать!
А чтоб по справедливости,
Солдат приставить с ружьями.
Пусть караул несут!»

Иван-царевич сумрачный
Пришел домой. Кручинится.
Ему лягушка: «Ванюшка!
Неужто хлеб был плох?»
«Хороший! Восхитительный!
Но повелел царь-батюшка
Рубашку сшить нарядную
И, чтоб застать врасплох,

Прислал вот соглядатаев».
«Ну, не тужи, не мучайся,
С солдатами мы справимся.
Ложись же почивать.
К утру все будет сделано».
Спать не хотел Иванушка,
Хотел он за лягушкою
Тихонько наблюдать.

Когда в окошко горницы
Луна взглянула ясная,
Лягушка наземь шлепнулась,
Проговорив: «Оп-ля!»
Оборотившись девицей,
Она в ладоши хлопнула,
И снился сон солдатушкам,
Как будто они бдят.

Ивану – то же самое.
Красавица тем временем
Через ушко игольное
Поймала луч луны.
Внизу две мышки шустрые
Тянули нитку лунную
К веретенам. Те начали
Вертеться, как вьюны,

Накручивать, наматывать.
Семь паучих усидчивых
Соткали ткань воздушную.
Потом явился рак
И покроил уверенно.
Царевна снова хлопнула
В ладоши – и за вышивку.
А делала вот так –

Неслыханно, невиданно:
Она в ушко игольное
Лучи ловила звездные
Каких ни есть цветов.
Игла, как рыбка, прыгала:
Кольнет разок – и веточка,
Кольнет другой – соцветие…
И все – узор готов!

Светало. Стайка ткачиков
Впорхнула и волокнами
Льняными, очень прочными
Рубашку сшила вмиг.
А девица-красавица
На свою шкурку дунула,
В лягушку перекинулась
И на окошко прыг…

Проснулись все и ахнули:
Вот это рукоделие!
И во дворец сконфужены
Отправились на суд.
Царь караул поспрашивал,
Помог ли кто невестушкам,
Услышав «нет», скомандовал:
«Рубашки пусть внесут!»

Взяв первую, нахмурился:
«В ней только в бане париться!»
Вторую взял презрительно:
«Ну, этой мыть полы!»
А развернув лягушкину,
Окаменел, зажмурился.
«В такой рубашке разве что
На свадьбы и пиры!

Нет, в ней меня схороните,
Боюсь испачкать пятнами.
О свадьбе, кстати. Вечером
С невестами вас жду.
Закатим пир по случаю
Знакомства и братания.
Скажите: будем свататься,
Пусть семьями идут».

Пришел домой Иванушка
Смурной, повесив голову.
Лягушка его встретила:
«Что, снова свет не мил?
Рубашка не понравилась?»
«Да как же! Была лучшая,
Но царь не унимается:
Тебя зовет на пир

И взять сказал родителей,
Чтоб сделать предложение
По форме, как положено».
«Ты без меня езжай, –
Лягушка ему молвила, –
Как стук да гром услышите,
Пусть гости не пугаются,
А сам беги встречай».

Ну что же, делать нечего,
Иван один отправился
И колкостей наслушался
От братьев и отца:
«А что же ты без суженой?
Раздумал к жабе свататься?
Тогда где суп лягушечий?»
«Ты думал, без конца

Нас будешь околпачивать?
Лапшу нам вешать на уши?
Хотел, чтоб на посмешище
Честным гостям, мы тут
Для земноводных родичей
Корыто приготовили,
Мух, комаров нахлопали?»
«Пословицы не врут:

Сколько ни вей веревочку,
Конец найдется! Видимо,
Она совьется в петельку…
Придется за платком
Сигать до посинения!»
Вдруг молния за окнами
Сверкнула, пыль завьюжила,
Раздался стук да гром,

Посуда, звякнув, дрогнула…
А на небе ни облачка!
У многих сердце екнуло:
Ох, не было б войны!
Кто поперхнулся, дернувшись,
Кто побледнел, кто съежился,
А кто под лавку спрятался,
Кто обмочил штаны…

«Не надо беспокоиться! –
И сам слегка опешивший,
Заголосил Иванушка, –
Не бойтесь! То моя
Невеста непутевая –
Лягушка – к нам приехала
В корыте оцинкованном,
Видать. И вся семья».

Пирующие охнули,
Все загалдели, бросились
Смотреть, как устремляется
Иван к своей жене,
У окон плотно скучились.
Когда же прах рассеялся,
Что лошади оставили
На гаснущей заре,

Карета в виде устрицы,
Коней шестерка в яблоках,
Да кучер, да форейторы –
Картина еще та!
Вот появилась девица:
Коса до пят жемчужная,
А очи изумрудные,
И, как коралл, уста.

Взглянула – звезды вспыхнули,
Цветы склонили венчики,
Утихли псы, что лаяли,
Иван прирос к крыльцу.
Те в окнах тоже обмерли.
«Ну, здравствуй, – она молвила, –
Иван свет Емельянович,
Веди меня к отцу.

Я – Василиса!» Медленно
Иван ее взял за руку,
Повел, и пир продолжился,
Как сваб, ходил черпак.
Невеста брата старшего,
Как смерть, сидела бледная,
А среднего – вся красная,
Как кипяченый рак.

«Гляди, что жаба чертова
С костями гуся делает, –
Сноха шепнула старшая, –
В рукав сует. В другой
Напитки недопитые
Сливает потихонечку».
Тут заиграла музыка.
Притопнув вдруг ногой,

В круг вышла Василисушка,
Рукой взмахнула – озеро,
Другой – и гуси-лебеди
Поплыли по воде.
Вскочили гости сытые,
Пустились в пляс, как будто бы
Их ноги сами вынесли,
Забыли о еде.

Дворец залихорадило
От залихватской барыни,
Посуда и светильники
Ходили ходуном,
И даже сам царь-батюшка
Коленца так выписывал,
Что, рассмешив собрание,
Упал, не чуя ног.

Купчиха и боярышня
От зависти отчаянной
Совсем ополоумели,
Решили повторить,
Как Василиса сделала,
И рукавами мокрыми
Давай гостей забрызгивать,
Костьми давай сорить.

Одно крыло гусиное
Емеле в глаз заехало,
Царь-государь разгневался
И выгнал девок прочь.
Иван-царевич, пользуясь
Всеобщей суматохою,
За дверь украдкой выскочил,
Помчался во всю мочь

Домой. Нашел лягушкину
Одежку изумрудную
И сжег в печи ребячливо –
Порыв его накрыл.
Хотя сверчок пронзительно
Визжал из-под завалинки:
«Нельзя, нельзя!» И кошечка
Хватала его за ноги,
Взволнованно вопив.

А у дворца тем временем
Мышами слуги сделались,
Кузнечиками – лошади
И ускакали прочь.
Карета стала устрицей,
А Василиса в горлицу
Со стоном перекинулась
И устремилась в ночь.

К Ивану она в горницу
Влетела, села на руку:
«Напрасно ты, Иванушка,
Сжег кожу. Поспешил…
Три дня всего-то-навсего
Заклятье еще действует.
Три дня – и жили б счастливо,
Любили б от души.

Вернуть меня надумаешь –
Сотрешь три пары обуви
И три железных посоха!
За тридевять земель
Идти придется пешему!
Конечно, если свататься
Теперь не передумаешь,
Ведь мой отец – Кащей!»

Сказав, в окошко прянула,
Лишь перышко оставила
На рукаве царевича…
С бедой своей сам-друг
Сидел он опечаленный.
«Как так?» – напрасно спрашивал,
В ответ – лишь сердца бедного
Кудахтающий стук.

Часть третья. Царевич

Узнав о том, что выступил
Иван в дорогу дальнюю,
В сердцах велел царь-батюшка
Заставы запереть,
Но для влюбленных, солнышко,
Запреты не препятствие,
А на Руси – тем более:
Нам легче умереть,

Чем сдаться. И решение
Найдется виртуозное,
Коли задача трудная
И силы неравны.
Чем выше заграждение,
Тем русским интереснее.
Чем больше недруг бесится,
Тем веселее им.

Иван-царевич вывернул
Тулуп на леву сторону,
На сапоги сафьянные
Онучи накрутил,
Платком закутал голову,
Другим – пониже пояса,
Согнулся весь, скукожился,
Прикинулся немым

И вышел с богомолками –
Им царь дал послабление…
Велев казнить охранников,
Емеля затужил.
Не пил – одну лишь горькую,
Не ел – слегка закусывал,
Не спал – чуть-чуть задремывал,
Лицо слезами мыл,

А в слуг кидал предметами.
Лишь нянька Пантелеевна
Была к нему допущена,
Но и ее пилил:
«Пока ты, дура старая,
Плясала ковырялочку,
Сынок любимый младшенький
Такое учудил –

Смерть выбрал неминучую!»
Но способом проверенным
Владела Пантелеевна,
Чтобы его унять:
Чесала спину царскую
И дула в свою дудочку:
«Что на роду написано,
Того не миновать».

Иван шел долго, коротко ль,
Сел на пенек поужинать,
Вдруг видит: дряхлый дедушка
Откуда ни возьмись.
«Сынок, такого хлебушка
Я отродясь не видывал!»
Иван ему: «Пожалуйста,
Бери, отец, садись,

Дели со мною трапезу».
А то был леший, солнышко.
«Куда путь держишь, молодец?» –
Старик вопрос задал.
Пока царевич сказывал,
Тот все поел до крошечки,
Иван остался голоден,
Но виду не подал

И из мешка заплечного
Еще продукты вытащил –
Опять та же история…
Когда же промолчал
И в третий раз Иванушка,
Старик, поклон отвесивши,
Сказал: «Никто так вежливо
Меня не привечал.

Сторицей все восполнится!
Прошел ты испытание,
Царевич-сердце чистое
И добрая душа.
За то и я поведаю
Тебе всю правду: сызмальства
Страдала дочь Кащеева
За то, что хороша,

Умна, честна, а главное –
Что добрая волшебница,
И этим отличается
От своего отца.
Бывало, как ни сделает
Кащей что-то ужасное –
Она вернет. Он сызнова.
Без края, без конца:

Цветет заледенелое,
Живет окаменелое,
Богато погорелое.
Но он ей все прощал,
Пусть, дескать, забавляется…
Когда же дочка выросла,
То стала расколдовывать
Кого он превращал

В зверей и птиц. Кащеюшка
Страдал особой слабостью:
Он для омоложения
Красавиц похищал.
Бессмертье – дело хитрое…
Брал в жены, все по-честному,
И горы драгоценные,
Златые обещал.

Но долго жены не жили…
А кто ему отказывал,
Те становились зайцами!
Коли шлея под хвост –
То утками и щуками!
Злодей не церемонился,
Считал, что это шалости.
Но был не так уж прост –

Скрывал это от дочери.
Когда она проведала,
Просила человеческий
Им облик возвратить,
А то уйдет, мол, из дому.
Он посмеялся. Девица
Пошла зайчих разыскивать,
Да разве всех найтить?

Их тьма по лесу бегает…
Кащей тогда разгневался,
Велел ей быть лягушкою
Три года и три дня.
Вот так… Иди за перышком, –
Дед вынул из-за пазухи, –
Его она оставила
Нарочно для тебя.

Минуешь лето гнусное,
И осень беспросветную,
И зиму беспробудную,
Коли весна в груди!
Ступай!» Царевич лешему
Стал в пояс низко кланяться:
«Спасибо!». Поднял голову –
Того и след простыл,

Шуршит лишь еж под деревом.
Глядит Иван: вот чудо-то –
Еда в мешке не тронута!
И сколько бы ни брал,
Она все так же целая.
Легко путем-дорогою
Он шел, и где б ни ужинал,
Всех щедро угощал:

Двуногого, пернатого,
Ползучего, лохматого
И даже насекомого.
Два посоха истер,
Сносил две пары обуви,
Когда пришел за перышком
В чащобу леса темного,
Где паутины флер

Луну невестой делает.
Там, на лугу некошеном
Изба стояла древняя,
Древнее, чем сыр-бор.
На двух ногах чешуйчатых,
По пояс мхом заросшая,
На крыше – пара воронов
Несла дневной дозор.

Но лишь ступил Иванушка
На травку безобидную,
Зачвякала, задвигалась
Трясина под ногой.
Что делать – призадумался,
Прилег, уснул нечаянно.
А из лесу тем временем
На помощь шли гурьбой,

Чтобы к избушке выстелить
Дорогу-гать из хвороста,
Ежи, еноты, белочки
И прочее зверье.
Слетелись птички. В клювиках
Они держали веточки,
Тащили палки длинные
Колонны муравьев…

Иван проснулся: батюшки –
Кипит работа спорая!
Готово! Он всех досыта,
Конечно, накормил.
Но лишь к избе приблизился,
Вдруг вороны закаркали,
Та отвернулась судорожно.
Иван проговорил:

«Избушка расчудесная,
В таком почтенном возрасте
Так скоро, плавно двигаться
Как удается вам?
И быть в такой сохранности
В сыром болотном климате?
Вот только вход, мне кажется,
Немного подкачал».

Захохотали вороны,
Изба качнулась, крякнула
И повернулась передом.
Глядит Иван, а дверь,
Разбухшая от сырости,
И правда перекошена.
Достал топорик молодец:
«А мы ее ровней,

Не бойся, мигом сделаем!»
И сделал. Сел на лавочку.
Влетает в ступе страшная
Карга: «Фу-фу, фу-фу!
Сто лет я духу русского
Не чуяла – и на тебе –
Он сам ко мне пожаловал!
Скажи, как на духу,

Ты кто таков, откудова,
Зачем ты здесь, а главное,
Ты как в мою хоромину
Пробрался? Колдовством?»
Иван-царевич выпалил:
«И вам, бабуся, здравствуйте!
Сначала гостя потчуют,
Попарят, а потом

Прямых ответов требуют.
Возможно, вы не знаете,
Но на Руси так принято».
Баба Яга в ответ:
«Во как! А мне наврали-то,
Что обмывают умерших!
Я тоже чту обычаи,
Хоть не народовед:

Перед приготовлением
Я мясо мою тщательно.
Но коли хочешь, молодец,
Ты чистым помереть,
Я баньку тебе вытоплю».
Пока царевич парился,
Яга куснула яблоко
И ну его вертеть

На блюдце: «Гой, показывай,
Что тут наш гость поделывал!»
Кружиться стало яблочко
По блюдечку волчком…
Она смотрела, хмыкала,
Почесывала голову,
Ну а потом для молодца
Кувшин с хмельным кваском

Поставила в предбаннике.
Он вышел – и дивуется:
Метла прошлась и вымела
Сама собою пол,
Да две руки проворные
На стол накрыли ужинать,
Да враз по стенкам вспыхнули
Глазницы черепов…

«Теперь по-человечески? –
Яга хитро прищурилась, –
Садись рядком и сказывай,
Дурак ты аль храбрец
И чье вот это перышко?»
Иван без околичностей
Поведал ей историю
Разлуки двух сердец

И попросил о помощи.
Баба Яга ответила:
«С Кащеем-кровопивцем я
Давненько на ножах.
Одно скажу наверное:
Бояться тебе нечего,
Ему с тобой не справиться,
Ты – светлая душа.

Но как невесту вызволить,
Тебе решать. Ни магией,
Ни силой, ни оружием
Кащея не убить.
Непобедим он, деточка,
Но не бессмертен. Многие
За его тайну страшную
Готовы заплатить».

«И я!» – кивнул Иванушка.
«Что у тебя есть ценного?»
«Мешок, где не кончается
Еда». «Эвона как!
А жизнь?» «А жизнь – бесценная!»
Баба Яга нахмурилась.
«Сейчас, – сказал он весело, –
Не дал бы и пятак

За жизнь свою бесценную.
Я с детства знаю, бабушка,
Что ты людьми питаешься,
И что одной ногой,
Здоровой, человеческой –
Рассказывала нянюшка –
Стоишь на земле-матушке,
Другою, костяной –

В подземном царстве». «Правильно.
Но только, – ведьма молвила, –
Беру я тело бренное,
А душу – никогда.
Кащей – напротив. Душами,
Их животворной силою
Он длит свое бессмертие».
Иван сказал: «Тогда

Готов я жизнь пожертвовать
За Василису милую…
Еще: я вырос с нянюшкой,
А мать почти не знал.
Но руки ее нежные
Ее дыханье теплое
И голос ее ласковый
Я помню. Как скучал,

Как плакал вместе с батюшкой!
С тех пор, как она сгинула,
Мы все живем, как начерно,
С душой напополам.
Я, если б знал, что женщины,
Кащеем превращенные,
Домой вернутся к деточкам,
Легко бы жизнь отдал».

Часть 4. Царица

«Гляжу я, – баба всхлипнула, –
Ты в печку так и просишься!
Назад пойдешь – захаживай!
Дарю тебе клубок:
Пройдешь весну гулливую,
И лето плодовитое,
И осень расставальную…
Ах, да, давай мешок!

Ужасно все волшебное
Люблю! Клубок покатится –
За ним! И не сворачивай,
Он к смерти приведет!»
Иван вскричал: «А перышко?
Оно же путеводное!»
Яга сердито рявкнула:
«Кого оно найдет?

Жену! А смерть Кащееву –
Клубок! Она находится
В игле из щучьей косточки,
На самом на конце.
Игла в яйце схоронена,
Яйцо – в лилейной утице,
А утка в зайце спрятана,
А заяц – он в ларце,

Ларец – на дубе росляном!
Прощай». Иван откланялся
И на тропу петлистую,
Задумавшись, ступил.
Идти голодным муторно:
Срубил он ветку гибкую,
Сплел тетиву из волоса
И стрелы заточил.

Увидел утку – целится,
Но утка человеческим
К нему взмолилась голосом:
«Прошу, не убивай!
Я пригожусь при случае».
Не стал стрелять Иванушка.
Грибов наелся жареных,
Попил из липы чай.

Потом зайчиха жирная
Ему на тропке встретилась,
Опять Иван прицелился,
Зайчиха говорит:
«Не бей меня, о, юноша!
Как будет вдруг оказия,
Я пригожусь». Послушался
Иван, но не хандрит:

Грибы, орехи, ягоды,
Щавель, коренья ревеня
Всегда на пропитание
В лесу можно найти.
Шел за клубочком бабкиным
Он долго. Вдруг с медведицей
С мальцами-медвежатами
Столкнулся на пути.

Медведица взъерошилась,
Пасть ярую оскалила,
Хотел царевич выстрелить
От страха, но не стал.
Она клубок увидела
И сразу успокоилась.
«Спасибо, добрый молодец,
За то, что не стрелял.

И я не трону, – молвила
Степенно косолапая, –
Клубок-то моей матушки.
Пойдем, поговорим.
Сто лет молчала – хочется!
Когда была я девицей,
Кащей ко мне посватался,
Но не уговорил.

Обиделся, как маленький,
И обратил в медведицу.
Живу, уже освоилась,
А поначалу жуть,
Как худо было. Матушку
Я страсть возненавидела
За то, что не смогла меня
Обратно возвернуть.

Я думала, что запросто
Яга с Кащеем справится.
Сама не сможет – армию
Из пекла призовет!
Бессмертный он, но все-таки
Слабинка есть у каждого,
Не сможет силой – хитростью,
Не по лбу – так в обход!

Хоть попытаться стоило?
Поплакать для приличия?
Она же мне бестрепетно
Сказала, что тогда
Я снова стану женщиной,
Когда зайчиха в панике
Не зайца – утку выродит!
Ну, то есть никогда…

И в бешенстве бежала я
Не помню сколько времени:
Не любит меня матушка –
Я тоже отрекусь,
Семью забуду, родину.
Теперь-то, уже с возрастом
Приходит понимание…
Тоскую, но не злюсь.

Недавно сон привиделся:
Сидит она у зеркала
И волосы роскошные
Свои плетет в косу.
Как она там, здорова ли?
По-прежнему красавица?».
Иван сказал: «Косматая,
С щетиной на носу.

Как мир, как камень древняя!»
Медведица заплакала:
«Волшебницы не старятся!
Их горе лишь старит».
Иван спросил: «Как звать тебя?»
«Я – Понеделя, старшее
Дитя Яги и Велеса.
Ты что за индивид?»

Он рассказал и сызнова
Пустился в путь-дороженьку.
Запахло морем вскорости.
Клубочек его вел
Вдоль пены, спотыкавшейся
О валуны прибрежные.
Вдруг видит – щука мертвая!
Царевич подошел,

Представил ее жареной,
Схватил за хвост, но рыбина
Вдруг просипела жалобно:
«Дышать я не могу,
Спаси меня, пожалуйста,
Брось в воду, и когда-нибудь
В урочное мгновение
Я тоже помогу!»

Сглотнул слюну Иванушка…
Хоть был он очень голоден,
Но просьбу щуки выполнил
И в море отпустил.
Она плескалась радостно,
Иван же себе к ужину
Собрал на камнях мидии
И крабов наловил.

Костер развел на бережке,
Поел и, глядя в звездное
Чужое небо, черное,
О родине всплакнул.
Завел он песню милую,
Тягучую и грустную –
Ее певала мамочка,
Чтоб он скорей уснул.

И эта колыбельная
Будила – не баюкала:
Живое все заслушалось
И затаило дух,
Луна из дымки выплыла,
Притихло море шумное,
Лишь щука воду пенила,
Чертя за кругом круг…

Вот нить в клубке закончилась –
К концу и сказка близится!
Стоит тысячелетия
У лукоморья дуб,
Ветвями – в небо ясное,
Корнями – в море синее
Уходит. Здесь свой ящичек
Запрятал душегуб.

Висит он высокохонько!
Цепями весь обмотанный,
Тяжелый, как отчаянье,
Ну, как его достать?
Пока ходил наш молодец
Под дубом, как заведенный,
Пришла к нему медведица
И стала дуб ломать,

Плечом уперлась, рыкнула
И вывернула дерево!
Сундук разбился вдребезги
О камни на песке.
Оттуда заяц выскочил,
Стремглав помчал по берегу.
Пока царевич целился,
Он скрылся в сосняке,

Но из кустов, как молния,
Такой же заяц бросился
И, как собака, первого
Догнал и придавил.
Из зайца утка вылезла,
Взлетела, в тучу прыснула,
Не растерялся молодец,
Стрелу тотчас пустил,

Но промахнулся. Вскрикнули
Они вдвоем с медведицей,
Но видят: к утке из лесу
Еще одна летит.
Настигла, в темя клюнула,
Яйцо из утки выпало
И прямо в море кануло,
Как в ночь – метеорит.

Стал раздеваться юноша –
Нырять, на дне разыскивать,
Как вдруг из моря выплыла,
Держа в зубах яйцо,
Та щука, что Иванушку
Молила в воду выпустить.
Яичко взял – тяжелое,
Как налито свинцом!

И мигом буйну голову
Сдавило, будто обручем,
Как молот, сердце ухало,
В висках горела кровь.
Сгустились тучи сизые,
Вихрь налетел, как бешеный,
И сосны корабельные
Он вырвал, как морковь.

Ивана наземь кинуло,
Поволокло, как щепочку,
Туда, где скалы острые
Торчали у воды,
Но Понеделя ринулась
И всей своею тушею
Накрыла добра молодца,
Избавив от беды.

А среди воя, грохота
Кричала щука истово:
«Бей, бей, иглу разламывай,
Сынок, ты всех спасешь!»
Валун схватил Иванушка
Яичко хлопнул, вытащил
Иголку – щучью косточку.
Все тело била дрожь,

Набился ветер в легкие
И не хватало воздуха,
Но он собрался с силами –
Иглу переломил
И потерял сознание…
Утихла буря, будто бы
Рубильник кто-то выключил,
А солнца свет включил.

Кощея чары сгинули!
Очнулся добрый молодец
И видит: он под девицей,
Красавицей лежит,
Побитой и пораненной.
Он осторожно выбрался –
Вокруг камней навалено.
«Зачем не я убит?

Вот плата – смерть на совести!
Как жить?» – и слезы капали
На тело бездыханное…
Не видя, кто идет,
Сидел Иван, кручинился.
А шли к нему две самые
Родные и любимые!
Растаял в сердце лед,

Над ними вились ласточки,
Посвистывая, тенькая,
Пред ними изумрудная
Трава росла ковром,
Когда они счастливые
Отправились обрадовать
Царя. Вот так и кончилась
Борьба добра со злом!

Ах, да! Конечно, солнышко,
Они Ягу проведали,
И, чтоб Иван не мучился
Безвинною виной,
Увидел он на блюдечке,
Как к Понеделе вороны
Спустились и побрызгали
Ее живой водой.